Советник Академии наук РС(Я), доктор биологических наук, кандидат географических наук, профессор, действительный член Академии наук РС(Я) Дмитрий Саввинов об уроках Вилюя, о чём следует помнить при промышленном освоении республики и главных экологических проблемах Якутии.
В последнее время в Якутии все чаще поднимаются вопросы экологической безопасности. Люди обеспокоены последствиями второго витка масштабного промышленного освоения республики, что, в общем, понятно, учитывая, что Якутии уже приходилось сталкиваться с его негативными последствиями. Профессор Дмитрий Саввинов знает о них не понаслышке: он долгое время работал директором Института прикладной экологии Севера, в конце 90-х он возглавлял комплексную экспедицию, занимавшуюся расследованием экологических проблем в вилюйской группе улусов. О том, какие уроки должны быть извлечены из прошлого опыта, и какие экологические проблемы требуют внимания в первую очередь, он рассказал ЯСИА.
Дмитрий Дмитриевич, Вилюйский регион в республике стал практически синонимом экологического неблагополучия. С чем связано такое положение дел?
— Экологические проблемы в вилюйской группе районов возникли в 1989 году. Как потом выяснилось, причиной стало грубое нарушение технологии добычи и промышленного производства алмазов. Как и сейчас, тогда республике было два типа алмазодобычи — добыча коренных пород и открытая добыча. Загрязнение окружающей среды и, прежде всего, бассейна реки Вилюй происходила в обоих случаях.
При добыче алмазов из коренных пород приходится обогащать огромное количество руды. Когда работает обогатительная фабрика, она использует много чистой воды, которая берется, как правило, из рек. По хорошей технологии после использования воды должна производиться её очистка, после которой часть очищенной воды сливается в первоисточник, то есть в реку. Это в идеале. Но если реально смотреть на вещи, то добиться абсолютно чистой воды невозможно, потому что нет таких очистных технологий. В масштабах города или поселка в редких случаях это возможно, но в промышленных масштабах – вряд ли. В конце 80-х на обогатительных фабриках таких технологий, конечно, не было, сброс отработанной воды шёл непосредственно в речную систему — реку Вилюй и ее притоки.
„…Одного года экспедиции хватило для того, чтобы собрать богатый научный материал, который в последствии позволил доказать причинённый в результате алмазодобычи экологический ущерб…”
Открытая добыча алмазов велась тогда на реке Ирелях и для их промывки использовалась дренажная система. Когда такая дренажная система работает, происходит взмучивание воды, такая взмученная вода содержит много твёрдых мелких частиц. Они оседают и накапливаются в жабрах рыб, отчего рыба погибает. Плюс химические элементы, которые поступали в речную систему вместе с плохо очищенной водой – они также накапливались в органах, особенно в печени и почках речной рыбы, что также вызывало её гибель. Также через рыбу эти металлы поступали на высший экологический этаж – в организм человека, конечно в меньшей степени – все-таки внутренности рыбы мы не едим, но тем не менее. Население, конечно, по началу всего этого не знало.
Еще одним мощным толчком стало образование Вилюйского водохранилища, для создания которого были затоплены четыре поселка, в том числе крупный поселок Туой-Хайа. Людей переселили, но многие, в основном охотники, остались без работы. При этом никаких компенсаций не было.
Хоть и не сразу, но такое положение возмутило население, люди начали выступать, порой очень жёстко, и были правы. В результате вопрос был поставлен в Верховном Совете ЯАССР, который принял решение вмешаться в ситуацию и, чтобы её прояснить, обратился к научным силам.
„…Уроки Вилюя должны быть учтены при реализации всех крупных промышленных проектов…”
Была организована комиссия из ведущих ученых Сибири во главе с академиком Иосифом Гительзоном. Проведя опрос населения, комиссия сделала выводы, что опасность для здоровья людей существует, но для установления её причин необходимо организовать экспедицию в вилюйскую группу районов. Такая экспедиция состоялась в 1989 году, её деятельность координировал Якутский научный центр СО РАН, во главе которого стоял космофизик Гермоген Крымский. Я тогда работал заведующим отделом охраны природы ЯНЦ и был назначен её начальником. Это была внушительная экспедиция, в которой участвовали 13 научных учреждений со всей Сибири. К сожалению, она отработала только год, затем из-за недостатка финансирования её деятельность приостановилась. Но и одного года было достаточно чтобы собрать богатый научный материал, который в последствии позволил доказать причинённый экологический ущерб.
„…Передать Институт прикладной экологии Севера федеральное подчинение было стратегически неправильно. Будучи федеральной структурой, как ты будешь отстаиваить интересы жителей республики?…”
— Каковы были основные результаты вашей работы?
— Это была очень хорошая, мощная экспедиция, где работало множество специалистов, начиная от ихтиологов, и заканчивая экономистами. Во-первых, мы выяснили, откуда поступают загрязняющие вещества в Вилюй. Оказалось, что, в основном, через реки Малая Ботуобия и Марха — там работала дренажная система, и шёл непосредственный слив отработанных вод в речную систему. Затем на основании полученных данных о характере и степени загрязнения наши экономисты во главе с директором Института региональной экономики Егором Егоровым подсчитали общий ущерб, нанесённый населению вилюйской группы районов. Цифры были переданы сначала в Верховный Совет ЯАССР, затем в правительство РФ, после чего вышло постановление правительства РФ о выделении вилюйской группе районов 8% прибыли от алмазодобычи. И до сего дня четыре района – Нюрбинский, Сунтарский, Вилюйский и Верхневилюйский эти 8% получают.
„…В целом, опыт Вилюйского региона говорит о том, что трогать речную систему – нежелательно. Но если уж тронули, нужно следить, чтобы вмешательство было минимальным…”
— Имели ли продолжение эти исследования?
— Как я уже говорил, экспедиция проработала всего год, но в дальнейшем эту работу продолжил Институт прикладной экологии Севера, который тогда был в составе Академии наук республики. Сейчас он относится к СВФУ, потому что в конце двухтысячных его наряду с другими институтами передали в распоряжение федеральных структур.
Я считаю, что это было неверное решение, потому что Институт прикладной экологии Севера – это единственный институт, который отстаивает интересы окружающей среды и качество жизни в нашем регионе. А, будучи федеральной структурой, как ты сможешь, отстаивать интересы жителей республики? Так что, стратегически это было неправильно. Расходы института для республики были мизером, а что выиграли? Сейчас интересы охраны окружающей среды кто у нас отстаивает? Практически никто. Благо, что сохранили Министерство охраны природы, но это — не научное учреждение. А нужна научная основа. На научной основе нужно отстаивать свои интересы, а не пугать людей криками: «Мы погибаем!»; от этого толку не будет. Нужно оперировать конкретными фактами: сколько процентов территории разрушено, как изменилось качество жизни людей, их здоровье. Только тогда что-то можно доказать, а кричать можно сколько угодно.
„…В начале двухтысячных случился разлив нефти в районе Ленска, на одной из нефтебаз. Поднялся настоящий бум, говорили, что мощное пятно идёт от Ленска в сторону Якутска, заражает всё вокруг. Мы получили задание проверить так ли это…”
Возвращаясь к вилюйскому региону: в последующие годы мы досконально изучили экологическое состояние и состояние здоровья населения Привилюйского бассейна. Провели мониторинг речной системы Вилюя, выяснили, какие загрязняющие вещества в него поступают. Результаты этих комплексных исследований за 1989-1991 годы были опубликованы в коллективных монографиях «Экология реки Вилюй» (1993) и «Экология бассейна реки Вилюй: промышленное загрязнение» (1991). Отмечу, что после восстановительных работ, экология региона несколько улучшилась, но остается много проблемных вопросов. Например, хвостохранилища – эта проблема ещё встанет через несколько десятков лет, поэтому решать её нужно уже сейчас. Закроется алмазная промышленность, алмазники уйдут, а агрессивные, тяжёлые металлы в хвостохранилищах останутся.
— Насколько я знаю, вилюйская группа районов пострадала не только от алмазной промышленности, там проводились подземные ядерные взрывы. Изучались ли в рамках той экспедиции их последствия?
— Нет, основное внимание мы уделяли алмазодобывающей промышленности, я сам настоял на том, чтобы, мы не распылялись. Мы даже энергетиков не затронули, зря, конечно. Хорошо было бы провести такие же комплексные исследования, направленные на радиологию, но наступили 90-е, кризис, начались проблемы с финансированием, поэтому экспедиция прекратила свою работу.
— На ваш взгляд, какой опыт должен быть извлечён из того, что произошло в вилюйском регионе?
— Уроки Вилюя должны быть учтены при реализации всех крупных промышленных проектов. В чём конкретно это должно проявляться? В первую очередь, у каждого проекта должна быть научная подоплёка: нужно знать текущее положение дел, в каком случае оно может стать опасным, каков критический уровень этой опасности и что может стать её источником. Предположим, химический завод собрались строить — нужно досконально народу рассказать, какая технология будет использоваться, какая обеспеченность этой технологии, какие из задействованных веществ опасны. В целом опыт Вилюйского региона говорит о том, что трогать речную систему – нежелательно. Но если уж тронули, нужно следить, чтобы вмешательство было минимальным. Абсолютно-замкнутого цикла производства не может быть, что-то все равно будет поступать в окружающую среду, но ущерб, который при этом наносится, должен быть минимальным, вот к чему нужно стремиться. Речная система, способна восстанавливаться самоочищением, но до определённых пределов, поэтому нужно четко сказать, что и в каком количестве будет туда поступать, и объяснить, что в определённых границах вреда от этих поступлений не будет.
„…Безусловно, общественное экологическое движение – явление чрезвычайно нужное, но оно должно опираться на объективные научные данные, то есть работать в тесном контакте с учёными…”
— Вы говорите, что речная система обладает способностью к самоочищению. Насколько велика такая способность?
— Вот на этот вопрос и должна ответить наука. Ученые должны определить порог восстановительной способности экосистемы, на которую будет оказано влияние. Другими словами, эксперты должны сказать: если количество посторонних примесей выливаемых в реку ниже определённой границы — ничего страшного, терпимо. Если вы переходите эту границу — это уже катастрофа. Есть понятие «предельно допустимые нормы», хотя тем, что действуют сейчас, я бы не доверял по той простой причине, что они разработаны для отдельных элементов, а важно знать их совместное действие, понимаете? Но, за неимением ничего другого, нужно придерживаться хотя бы их. В конце концов, есть биоиндикационные методы, которые показывают как в целом чувствует себя живой организм в результате оказанного воздействия. История говорит нам, что нужно быть очень осторожными, и раз уж мы живём в век технической цивилизации в основе всего должна быть наука. Иногда бывает так, что нужно идти на риск, но даже в риске должна быть научная основа.
— У республики есть ресурсы для того чтобы обеспечить такую научную основу реализуемым проектам?
— То, о чём вы говорите, называется научный потенциал. Он есть, но нет финансирования, пожалуй, это единственная проблема. Оборудования сейчас достаточно, оценить тот или иной проект с точки зрения технической продвинутости и возможного воздействия на экологию мы тоже можем. Если у нас нет своих специалистов, можно пригласить таковых из центральных районов, которые знают, как эти заводы работают, вот и всё. За рубежом, например, стараются домашних экспертов не привлекать, чтобы оценка была нейтральная.
„…Мы пока этого не поняли, но основная проблема, которая встанет перед нами в самое ближайшее время – экологическая безопасность реки Лены. Лена сейчас в таком состоянии, что все аварийные ситуации должны быть очень хорошо просчитаны…”
— Это дорого? Привлекать специалистов извне?
— Очень дорого. За рубежом на это денег не жалеют, а мы, наоборот, часто экономим. Но научная экспертная оценка в любом случае нужна, прежде всего, для того, чтобы исключить спекуляции. Приведу пример. В начале двухтысячных случился разлив нефти в районе Ленска, на одной из нефтебаз. Поднялся настоящий бум, говорили, что мощное пятно идёт от Ленска в сторону Якутска, заражает всё вокруг. И тогда президент Михаил Николаев дал нам поручение организовать экспедицию и проверить так ли это. Оказалось, что, действительно, разлив нефти был, его следы наблюдались вплоть до Олёкминска, но пятна, как такового не было: основная часть нефти осела на близлежащих островах. Проведя исследования, мы сделали вывод, что никакой опасности для Якутска нет, о чем и заявили. А если бы исследований не было, сколько было бы спекуляций на этом, сколько разговоров! Кстати, сейчас нужно было бы ещё раз посмотреть, каково состояние этих островов, почвы.
„…Эксперты должны сказать: если количество посторонних примесей выливаемых в реку ниже определённой границы — ничего страшного, терпимо. Если вы переходите эту границу — это уже катастрофа…”
-Вы упомянули о химическом заводе, строительство которого уже наделало много шума. На ваш взгляд, какова реальная опасность такого производства?
— Я согласен с теми, кто говорит, что пока нет проекта, нет смысла бунт поднимать. Нужно хорошо изучить вопрос, съездить в те регионы, в которых такое производство уже есть, например, Башкортостан, Татарстан давно этим занимаются. Посмотреть, как там все организовано, их специалистов пригласить сюда. Из первых уст узнать, какие технологии используются, сколько речной воды берут, и сколько выливается обратно, какие есть агрессивные вещества. В любом случае, последнее слово должно остаться за специалистами – истина проявится, когда они сделают заключение, при этом, желательно, чтобы в экспертную комиссию входили не только наши, но и приглашенные специалисты, и чтобы это были люди, которые могли бы в последствии ответить за свои рекомендации. Вот и всё.
Что касается выступлений экологов-общественников, которые говорят, что у нас все плохо, тут тоже есть очень простое решение: нужно организовать комплексные экологические исследования в болевых точках — местах где, по их мнению, наблюдается загрязнение окружающей среды из-за техногенного воздействия. Снарядить экспедиции и обязательно включить туда самых активных представителей общественных организаций.
— Но, наверное, в таких исследованиях должны участвовать специалисты?
— Ну, раз они знают все лучше, чем специалисты-экологи, пусть входят в состав экспедиционных групп: работают, участвуют в отборах проб, следят за тем, как делаются анализы. Если не верят нашим республиканским лабораториям, пусть отдают пробы в центральные, которым они доверяют. А то часто приходится слышать, вы, мол, все врёте, у вас неправильные данные. Вот и будет возможность проверить по своим образцам. Если не хотят ехать, то разговор совсем другой.
„…Мы больше всех загрязняем реку, открыто сливая туда свои хозяйственно-бытовые отходы, только об этом почему-то никто не говорит. А когда хотят маленький завод построить, мы кричим, что губят Лену!…”
Безусловно, общественное экологическое движение – явление чрезвычайно нужное. Но оно должно опираться на объективные научные данные, работать в тесном контакте с научными учреждениями. Только так можно что-то доказать, оперируя фактами. Кстати, опыт показывает, что такая совместная работа дает хорошие результаты. Например, при изучении экологии реки Амги (тоже в свое время была резонансная тема) в работе нашей экспедиции очень активное участие принимали экологи-активисты района во главе с руководителем общественной экологической организации «Защита реки Амги» Владимиром Фёдоровым.
— Какие экологические проблемы вы бы назвали сейчас в числе самых актуальных?
— Мы пока этого не поняли, но основная проблема, которая встанет перед нами в самое ближайшее время – экологическая безопасность реки Лены.
Её нужно особо охранять, потому что, во-первых, это одна из великих рек мира, достоинство республики. Во-вторых, это единственная река, бассейн которой включает все природные ландшафты — от степей до арктической тундры. И, наконец, это единственная река Сибири, которая пока остаётся чистой. Но тревожит то, что уже сегодня она перешла в разряд «умеренно загрязнённая», и это притом, что пока никакого производства на ней нет. Все это — результат человеческого загрязнения. Если бы я сидел где-нибудь в верхах, и ведал такими вопросами, я бы, в первую очередь, поставил вопрос об экологическом воздействии города Якутска, потому что мы больше всех загрязняем реку, открыто сливая туда свои хозяйственно-бытовые отходы, только об этом почему-то никто не говорит. А когда хотят маленький завод построить, мы кричим, что губят Лену! Только тогда шум и поднимаем. Я сам против строительства, но только потому, что считаю, что ничего не должно сейчас в Лену выливаться. Мы настолько загрязнили её, что если добавиться ещё что-то, будет очень плохо. Только из-за этого. Вот на что я бы обратил внимание, прежде всего.
Есть и другие проблемы, например, вырубка лесов на берегах Лены, их становится все меньше, а именно они всегда были основными защитниками реки. Нефтепровод ВСТО – если, не дай Бог, зимой под водой произойдет утечка нефти, как её будут ликвидировать? Лена сейчас в таком состоянии, что все аварийные ситуации должны быть очень хорошо просчитаны. Потом, мы знаем только о том, что происходит в Якутии, а что происходит с рекой в Иркутской области, не знаем.
„…Если с Леной что-нибудь случится, будет международный скандал…”
С учётом всего этого я неоднократно говорил о необходимости комплексных исследований, направленных на сохранение реки Лены и экологической безопасности населения. Вы знаете, что в ближайшее время планируется вторая научная экспедиция Российской академии наук. Я предлагаю реализовать в её рамках два крупных научно-исследовательских проекта «Экологическая безопасность реки Лены» и «Экологическая безопасность ГО «город Якутск». Якутск выделен отдельно, потому что с одной стороны, от него в большой степени зависит уровень загрязненности Лены, с другой – это слишком крупный объект для того, чтобы изучать его в рамках общих исследований.
Почему я беспокоюсь о Лене? Потому что если с ней что-нибудь произойдет, это будет международный скандал. У великих рек, вообще, должен быть особый статус по той простой причине, что в основном, загрязнения происходят через них. Думаю, со временем, будут вводиться международные санкции за загрязнение крупных рек, и очень строгие. К этому придут рано или поздно, потому что другого выхода просто нет.
Источник: ЯСИА
