Через два дня нашего пребывания на острове Самойловский за нами прислали моторную лодку, и мы поехали по штормовой Лене на Оленекскую протоку – на западный, самый длинный рукав дельты длиной 202 км.
Вот что писал в 1743 г. в своем отчете о Великой Северной экспедиции один из первооткрывателей этих мест выдающийся полярник Харитон Лаптев: «…выше Усть-Ленского столба (ныне Остров Столб) к западу прошла протока, зовомая Анардамская, над которою настоящего берега лежат горы». Упомянутая Лаптевым Анардамская протока – ныне Оленекская протока. Одно из ее западных ответвлений теперь носит название Анардам-Үөһэ.
Забираясь под проливным дождем и свистящим ветром в качающуюся на волнах моторную лодку, если честно, я сильно сомневалась, можно ли вообще по такому шторму куда-то ехать. Но, назначенный нам проводником инспектор охраны природы Валера Дормидонтов держался, как ни в чем не бывало, и без колебаний и лишних разговоров завёл мотор. Когда вышли на реку, оказалось, что волны пугающе высоки, около 1,5 м высотой. Нас стало нехило поливать холодными брызгами, нос лодки то и дело накрывало волной. Это вовсе не походило на волнение на реке, скорее, это смахивало на морской шторм.
Я, естественно, потянулась надеть спасательный жилет, но Валера с улыбкой сказал: «Можете не надевать, не бойтесь». А моя коллега, опытная специалист-тундровед, ещё в советские годы объездившая весь Север Якутии, произнесла вообще устрашающую фразу: «Здесь, на дельте, спасжилет не поможет – вода ледяная». Услышать это было реально жутко. Но что делать, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов. Укрылись двойным слоем дождевого плаща, и хотя проводник советовал не высовываться, меня так и тянуло достать камеру и заснять эту свистопляску, но этого делать не следовало — внутрь аппарата могла попасть вода.
Да, неопытному новичку страшновато оказаться в Арктике. Мы шли по бушующим волнам, и становилось ясно – мы или выплывем или не выплывем. Да или нет, другого не дано и, если что, помощи ждать не приходится. Было очевидно, что нужно просто довериться опыту и хладнокровию нашего проводника. И, как впоследствии я убедилась, на Севере доверие становится главным во взаимоотношениях людей, будь то личные отношения или коллегиальные. Доверие партнеру, спутнику, другу, с которым ты борешься со стихией – главное. Подводить здесь нельзя, ибо это – вопрос жизни или смерти.
Поздно вечером, через несколько часов отчаянной битвы с волнами, пройдя свыше ста километров, мы, наконец, прибыли на назначенное место – на базу кордона Чэй-Тумус. Другое его название – Гусинка. Крохотная избушка темнела на невысоком пустынном берегу. Нас встретила жена Валеры Ньургуйаана.
Вдалеке виднелись пологие отроги Чекановского хребта, в ближайшей окрестности простирались щебнистые, пятнистые тундры, ниже находилась заболоченная полигонально-валиковая тундра. Обращали внимание разбросанные по тундре ржавые бочки из-под бензина, останки какой-то техники и деревянная вышка. Валера сказал, что здесь в советские годы была небольшая база горняков, вели разведочную добычу угля.
Потянулись обычные полевые будни. Здесь цветение тундры перевалило за середину, многие виды уже отцветали. Мы объездили окрестности по разным направлениям. Невдалеке от базы обнаружили краснокнижные, эндемичные виды, в том числе искомый нами мак Чекановского. Этот вид назван в честь А. Чекановского – известного польского первооткрывателя, путешественника, работавшего на р. Оленек и в низовьях Лены в конце 19-го века. Его именем назван также кряж, отроги которого виднелись с кордона.
Мытник мутовчатый ( Pedicularis verticillata) из семейства Норичниковых – самое красивое растение субарктической тундры Якутии.
Арника Ильина ( Arnica iljinii) из семейства Астровых.
Паррия (Невролома) крупноплодная ( Parrya nudicaulis – Neuroloma nudicaule) из семейства Капустных на прибрежных камнях.
Мак полярный ( Papaver polaris) – типичное растение субарктической тундры.
Рододендрон Адамса – вересковое растение Якутии с дивным карамельным запахом. Розовые цветы ничуть не уступают по красоте, совершенству лучшим сортовым рододендронам мира. Как ароматная добавка к чаю он просто превосходен. Растет в тундрах и горах Южной и Северной, Северо-Восточной Якутии.
В штормовые дни мы обычно сидели в нашей избушке, гоняли чаи и вели долгие разговоры.
Через несколько дней Валера сказал: «Надо поохотиться в тундре, мяса давно не ели, тут олени должны быть поблизости». Тушёнка у них давно кончилась — по понятным причинам со снабжением здесь дело вообще обстоит довольно скверно. Правда, рыбы имелось в избытке, в том числе строганины в леднике, но, как я убедилась еще во время экспедиции на Алазее, северяне рыбу за еду не считают.
Валера дал нам бинокль и поручил обозревать окрестности в поисках подходящей добычи. Долго высматривать не пришлось — в нескольких сот метрах от кордона обнаружилось небольшое стадо. Но инспектор внимательно всмотрелся в бинокль и сказал, что эти олени не подходят. Вскоре Валера с женой собрались, сели в лодку и уехали. Вернулись вечером усталые, но довольные, с потемневшим от крови мешком. Ньургуйаана сварила деликатесный суп из языка и потрохов. Я впервые ела свежую оленину, мясо оказалось очень нежным и вкусным, а суп просто отменным. После долгого питания тушёнкой это представляло собой истинное пиршество. Кстати, не посчитайте это пропагандой охоты на оленя. Котловая охота разрешена местным жителям и полевикам во время экспедиции. Здесь оленина – жизненно необходимое пропитание. Издревле она спасала людей от цинги и голодной гибели. Об этом впервые писал в своем отчете Харитон Лаптев, заблаговременно позаботившийся об обеспечении олениной и рыбой своего экипажа, зная о гибели Прончищева с женой и многих других в Первой Северной экспедиции от цинги, и, тем самым, спасший свою команду.
Как-то днём мы по обыкновению пили чай. Дул крепкий ветер. По рации передали штормовое предупреждение, и мы решили не выходить на реку. Из окна виднелось, как потемнела Лена, и как быстро, нагоняя друг друга, ходят по ней белые буруны.
Мы ели вчерашнюю оленину и вели неспешный разговор. В той затерянной среди тундры избушке даже самая незатейливая житейская беседа становилась какой-то значительной, исполненной смысла. Наверно, потому, что в этом суровом краю люди вынуждены каждый день выживать, и в этих условиях даже самая обычная деталь становится решающей.
Говорили о том, каков прогноз, что сообщили по рации, каково состояние продуктов, лодки, снаряжения, сколько бензина, и было понятно, как важны для нас эти простые вещи. Хозяева рассказывали о том, как им живется здесь зимой, как холодно в доме, как они из года в год латают избушку, но всё равно ветра продувают насквозь. В пургу дверь полностью заметает снегом, и они долго потом откапываются, чтоб выбраться наружу. И рассказали еще необычную историю о том, как однажды Ньургуйаана оказалась в доме заложником песца. У песцов есть, как и у многих животных, опасная болезнь – бешенство. Как известно, это – вирусное заразное заболевание, и оно может передаваться людям. Однажды целый день дом оккупировал бешеный песец, весь в крови. Он рвался в дом, царапал дверь, бился в стекло, едва не разбив его. После долгих часов «оккупации» спас Ньургуйаану приехавший вечером Валера. Я слушала и внутри себя поражалась тому, как невообразимо трудно здесь живут и выживают люди. Мы, изнеженные в городском комфорте, в ежедневной суете забыли ценность самой жизни, самой возможности быть живым и разучились радоваться самым незатейливым вещам.
Когда, закончив наше немудреное чаепитие, мы вышли из избушки, оказалось, что на нас надвигается стихия в виде грозовой бури. Горизонт весь почернел, громко свистел ветер.
Моя палатка изо всех сил пыталась противостоять ветру, кренилась вбок, каркас жалобно скрипел, тент трещал и готов был порваться. Только что выстиранное и вывешенное кой-какое белье хозяйки яростно трепыхалось на веревке. Все побежали кто — куда, кто — тащить внутрь меховые подстилки, обувь, укреплять палатки, а я схватилась за камеру. Надо было успеть снять это грандиозное шоу-представление, пока не нахлынула буря и не смело всё вокруг. С нашей стороны ещё светило солнце, а напротив все окрасилось в мрачные цвета, и всё это создавало весьма выразительный контраст света и тьмы, страсти и безмятежности, шума и тишины.
Потом пошёл дождь… Затем появилась радуга…
Вскоре на короткое время установился штиль, редкий для этих мест. На северных склонах на берегу протоки еще лежал снег со льдом, а рядом буйным цветом цвела тундра. Снег в течение долгой зимы прессуется, а с начала теплого периода многочисленные циклы подтаивания-подмерзания обусловливают появление ледяной корки и ледяных прослоек. И вот эти конгломераты изо льда и снега ноздревато-волнистой структуры не тают до августа.
Стояла половина июля. Арктический полярный день был в разгаре, и солнце не заходило. Я специально к этой поездке купила простую черно-белую электронную книгу. Надеялась коротать светлые вечера в палатке, ибо никаких способов развлечься в тундре, естественно, не ожидалось. У хозяев имелась спутниковая тарелка, но она так скверно передавала, что в телевизоре ничего невозможно было увидеть, кроме вибрирующих цветных полос. Валера чуть ли не каждый день забирался на крышу, что-то там изо всех сил настраивал, но все заканчивалось безуспешно. Естественно, ни о каком Интернете и сотовой связи не могло быть и речи. Всё, что связывало с миром – старенькие советских времен рация и радио. В довершение всего, через два-три дня чтения с моей электронной книгой что-то случилось – текст на экране вдруг стал расползаться. И вскоре мой любимый Харуки Мураками с его Железной Заводной птицей окончательно рассыпался в черный порошок, и на дисплее ничего невозможно стало разобрать. И вместе с тем рассыпалась моя надежда хоть на какое-то развлечение.
Оставалось лежать в палатке и слушать шум ветра. Что и приходилось делать в дни, когда дул ураганный ветер, а на реке разыгрывался шторм. Ветер ударялся в палатку с бешеной силой, и я думала, что палатка улетит или разорвется под напором стихии. Тем более, что она была закреплена весьма хлипко, там колышки практически не во что вбить — почти нет грунта, только мелкозем, под которым лежит сплошная галька. Мы положили по камню на каждый колышек, но эта сомнительная конструкция доверия не вызывала. Казалось, палатка вот-вот сорвется и полетит в воздухе, как парашют. Но этого не случилось – обыкновенная каркасная палатка Greenell с тентом, отнюдь даже не новая, как ни странно, выдержала.
Когда долго лежишь в палатке и слушаешь вой ветра, возникает неуютное ощущение, что ты на краю Земли одна и никого больше на свете нет. И вся твоя прежняя жизнь на Большой Земле вдруг начинает казаться иллюзорной, ненастоящей. Все прежние чувства, переживания становятся незначительными, мелкими и даже смешными. Всё приобретает ясность – всё запутанное распутывается, все лживое раскрывается. Ты начинаешь видеть простую суть вещей, все покрывала сходят, и остается главное.
Тогда у меня появилось лишь смутное ощущение догадки, и я только много позже осознала, кажется, в чем состоит загадка Севера. Там становится очень значительным, очень важным само бытиё, а не умственное отражение его или иллюзии о нём. Ты остаешься один на один с собой и со стихией. Это, с одной стороны, замечательное ощущение – чувство свободы. Но, с другой стороны, это довольно удручающе, ибо ты должен посмотреть правде в глаза и ничто не гарантирует, что борьба со стихией будет в твою пользу. Если правда о себе нелицеприятна, значит, ты не полюбишь Арктику, и страх встречи с самим собой, ужас одиночества, противостояния с дикой необузданной стихией неотступно будет гнать тебя отсюда. Слабые духом здесь не выдерживают – спиваются, деградируют, дезертируют. А те, кто не боится правды, риска, они только ещё больше закаливаются духом и влюбляются в Север. И остаются здесь навсегда. Или возвращаются снова и снова. Вот в этом, кажется, и состоит суровая прелесть Арктики, да и вообще, наверно, всех крайних точек существования. Наш Валера сам – алданский эвенк, приехал сюда давно, женившись на местной, да так и остался здесь. Говорил, привык, полюбил здешние места и не тянет уже возвращаться на Большую Землю.
Люди, прошедшие суровое испытание Севером и вообще любыми экстремальными местами, думаю, меняются навсегда. Есть замечательная документальная повесть В. Троицкого, составленная по записям в корабельном журнале, сделанным Харитоном Лаптевым, капитаном дубель-шлюпки «Якуцк». Автор рассказывает невероятнейшую историю о полярниках Великой Северной экспедиции, о том, как они в XVIII веке погибали здесь от холода, болезней, выполняя данное им задание изучить северное морское побережье России. Люди совершали подвиг. Столько могил от всех северных экспедиций разбросано по побережью Ледовитого океана! Многие захоронения навсегда потеряны, сровнялись с землей. Харитон Лаптев со своим экипажем прошел тяжелейший путь от верховьев Лены до её впадения в море, затем по морю до Енисея, впервые открыв полуостров Таймыр.
Перенося немыслимые лишения, погибая от стужи и болезней, они сделали подробную съемку берегов, составили первую карту и навигационную лоцию. Лаптев остался жив и спас свою команду, потерпевшую кораблекрушение среди льдов, во многом благодаря своему мужеству и дару организатора-логистика. Беспримерный подвиг талантливого полярника и его команды, а также представленный им блестящий отчет в то время остались практически незамеченными российскими властями. Его двоюродный брат Дмитрий Лаптев состоял в команде прославленного Витуса Беринга. Пути братьев разошлись от дельты Лены — Дмитрий пошёл с Берингом на восток в поисках пролива, отделяющего Азию от Америки, а Харитон пошёл на запад. Море Лаптевых названо в честь этих отважных братьев. Я считаю, что современные якутяне должны знать своих героев, помнить об их подвиге и гордиться ими.
Завершая рассказ, скажу, что, к сожалению, практически все мои фотографии, сделанные в дельте Лены в этой экспедиции, впоследствии были утрачены из-за поломки переносного диска. Большую половину снимков удалось восстановить, в том числе и эти, но кое-что потерялось навсегда.
24 июля, закончив все запланированные работы на берегах Оленекской протоки, мы отправились в обратную дорогу. Теперь наш путь лежал на легендарный остров Тит-Ары, являющийся вратами дельты Лены и хранящий многие научные, исторические тайны.
На этом совместная работа с нашим доблестным проводником Валерой, ставшим нам заботливым другом, добрым ангелом-хранителем, закончилась, и нам пришлось с сожалением расстаться с ним. Он привёз нас в Тит-Ары в целости, сохранности, помог нам устроиться, проверил, есть ли у нас жильё, дрова, вода, продукты и уехал по всё еще штормящей реке обратно в Чэй-Тумус.
Остров Тит-Ары не необитаем — там стоит небольшой рыбацкий поселок. И здесь у нас началась уже другая история, о которой я расскажу в следующей части. Там будут рыбаки, лодки, полные осетров, последний северный массив лиственничного редколесья, деревянные баркасы 19-го века, погребенный под песком поселок времен Второй мировой, финский след и литовские могилы, мумии, черепа, вылезающие их открытых гробов и ещё много чего…
Под занавес добавлю, что мной недавно выпущен комплект открыток «Природа Якутии», некоторые из этих арктических фотографий вошли туда. Открытки имеют краткие комментарии на русском и английском языках. Комплект находится в свободной продаже почти во всех сувенирных и книжных магазинах Якутска.
Пользуясь случаем, хочу передать Валере и Ньургуйаане мою глубочайшую благодарность, а также инспекции охраны природы Булунского улуса и всем тем, благодаря кому состоялась эта поездка.
Источник: Dnevniki.Ykt.ru
